Ранее утро…8 марта. Будильник зазвенел, и даже не успев,
как следует начать свою песню, умолк под натиском моего пальца. Почти в
темноте оделся, тихо прикрыв входную дверь, направился к базару. Чуть
стало светать. Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер
так и норовил забраться под куртку. Подняв воротник и опустив в него как
можно ниже голову, я приближался к базару. Я еще за неделю до этого
решил, ни каких роз, только весенние цветы… праздник же весенний. Я
подошел к базару. Перед входом, стояла огромная корзина с очень
красивыми весенними цветами. Это были Мимозы. Я подошел, да цветы
действительно красивы.
— А кто продавец, спросил я, пряча руки в карманы. Только сейчас, я
почувствовал, какой ледяной ветер.
— А ты сынок подожди, она отошла не на долго, щас вернется, сказала
тетка, торговавшая по соседству саленными огурцами.
Я стал в сторонке, закурил и даже начал чуть улыбаться, когда
представил, как обрадуются мои женщины, дочка и жена. Напротив меня
стоял старик. Сейчас я не могу сказать, что именно, но в его облике меня
что-то привлекло. Старотипный плащ, фасона 1965 года, на нем не было
места, которое было бы не зашито. Но этот заштопанный и перештопанный
плащ был чистым. Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные.
Ботинки, начищены до зеркального блеска, но это не могло скрыть их
возраста. Один ботинок, был перевязан проволокой. Я так понял, что
подошва на нем просто отвалилась. Из — под плаща, была видна старая
почти ветхая рубашка, но и она была чистой и наутюженной. Лицо, его лицо
было обычным лицом старого человека, вот только во взгляде, было что-то
непреклонное и гордое, не смотря ни на что. Сегодня был праздник, и я
уже понял, что дед не мог быть не бритым в такой день. На его лице было с
десяток порезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты. Деда
трусило от холода, его руки были синего цвета… его очень трусило, но она
стоял на ветру и ждал. Какой-то не хороший комок подкатил к моему
горлу. Я начал замерзать, а продавщицы все не было. Я продолжал
рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, он
просто старый измученный бедностью и старостью человек. И еще я просто
явно почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего положения за
чертой бедности. К корзине подошла продавщица. Дед робким шагом двинулся
к ней. Я тоже подошел к ней. Дед подошел к продавщице, я остался чуть
позади него.
— Хозяюшка… милая, а сколько стоит одна веточка Мимозы, — дрожащими от
холода губами спросил дед.
— Так, ану вали отсюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а
то… прорычала продавщица на деда.
— Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку…
сколько она стоит? — тихо спросил дед. Я стоял позади него и чуть сбоку.
Я увидел, как у деда в глазах стояли слезы…
— Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали отсюдава, —
рыкнула продавщица.
— Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, — так же
тихо сказал дед.
— Ладно, для тебя, алкаш, 5 рублей ветка, — с какой-то ухмылкой сказала
продавщица.
На ее лице проступила ехидная улыбка. Дед вытащил дрожащую руку из
кармана, на его ладони лежало, три бумажки по рублю.
— Хозяюшка, у меня есть три рубля, может найдешь для меня веточку на три
рубля, — как-то очень тихо спросил дед.
Я видел его глаза. До сих пор, я ни когда не видел столько тоски и боли в
глазах мужчины. Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру.
— На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду, — уже
прогорлопанила продавщица.
Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась…
— На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, — дико
захохотала эта дура.
В синей от холода руке деда я увидел ветку Мимозы, она была сломана по
середине. Дед пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но
она, не желая слушать его, ломалась пополам и цветы смотрели в землю… На
руку деда упала слеза… Дед стоял и держал в руке поломанный цветок и
плакал.
- Слышишь ты, сука, что же ты, блядь, делаешь? — начал я, пытаясь
сохранить остатки спокойствия и не заехать продавщице в голову кулаком.
Видимо, в моих глазах было что-то такое, что продавщица как-то
побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как
мышь на удава и молчала.
— Дед, а ну подожди, — сказал я, взяв деда за руку. — Ты курица, тупая
сколько стоит твое ведро, отвечай быстро и внятно, что бы я не напрягал
слух, — еле слышно, но очень понятно прошипел я.
— Э… а… ну… я не знаю, — промямлила продавщица.
— Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро?
— Наверное 50 гривен, — сказала продавщица.
Все это время, дед не понимающе смотрел то на меня, то на продавщицу. Я
кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду.
— На отец, бери, и иди поздравляй свою жену, — сказал я.
Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал
головой и плакал, просто молча плакал… У меня у самого слезы стояли в
глазах. Дед мотал головой в знак отказа, и второй рукой прикрывал свою
поломанную ветку.
— Хорошо, отец, пошли вместе, сказал я и взял деда под руку.
Я нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча. По дороге я
потянул деда в гастроном, купил торт, и бутылку красного вина. И тут я
вспомнил, что не купил цветы своим девочкам.
— Отец, послушай меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не
сыграют роль эти 50 гривен, а тебе с поломанной веткой идти к жене не
гоже, сегодня же Восьмое марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней,
поздравляй.
У деда хлынули слезы… они текли по его щекам и падали на плащ, у него
задрожали губы. Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы
стояли в глазах. Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и
вино, развернулся, и вытирая глаза сделал шаг к выходу.
— Мы… мы…45 лет вместе… она заболела… я не мог... ее оставить сегодня
без подарка, — тихо сказал дед, спасибо тебе…
Я бежал, даже не понимая куда бегу. Слезы сами текли по моим щекам…